Качели

Это яркий пример того, что мне категорически нельзя дедлайнить.
подробностиИдея возникла очень давно, еще в начале марта. Что только не придет в голову на нудных курсах по охране труда и промышленной безопасности
И написать мне ее ужасно хотелось. Помня о прошлых "драбблах" и прикинув сюжет, я решила, что это будет миди. Писать которое я начала заранее, еще в Томске. Целых два абзаца, которые я потом все равно выкинула и написала иначе.
А потом меня как-то сильно затянуло в отпускное безделье, и снова за текст я взялась уже ближе к дедлайну. Причем с разъездами и выходом на работу я умудрилась потерять один день Сообщение, что час Х через день, а не через два, было очень внезапным.
С учетом моей обычной черепашьей скорости, я просто катастрофически не успевала. Вот тут надо было и остановиться, благо миди у нас уже были. Но я же хотела написать! Да и какая ФБ без бессонной ночи
Чуть более 3к слов за ночь для кого-то совсем не много, а для меня просто олимпийский рекорд. Я поставила точку, выпила кофе и пошла на работу. Чтобы, сидя на испытаниях в цехе, попытаться хоть немного вычитать текст с телефона. В рабочем блокноте рядом со всякими температурами сушки и давлениями в коллекторах на память сохранились заметки, что и как исправить.
Помогло это, правда, не сильно.
Щас бы уже можно поправить (особенно жутко затянутое начало), но пусть останется в назидание.
А текст мне все равно нравится. Он не виноват, что его автор ленив и безответственен.

Название: Качели
Автор: THEsud
Бета: Санди Зырянова
Размер: миди, 4683 слова
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: в детстве иногда случаются страшные вещи. Со временем они забываются, но однажды, много лет спустя, когда меньше всего этого ждешь, безобидный и правильный поступок может вновь вернуть их к жизни.
Предупреждения: смерть персонажей
Примечание: для fandom Creepy 2014 на ФБ-2014

Первый раз девочка появилась в самом начале мая.
В тишине ночного двора мерзкий скрип качелей легко взвивался до двенадцатого этажа и через открытое окно проникал в комнату. После долгого перелета и прошлой бессонной ночи жутко хотелось спать. Но смена часового пояса, как всегда, сыграла с организмом злую шутку, и, несмотря на навалившуюся усталость и путающиеся мысли, заснуть не получалось. Ужасная какофония с улицы не улучшала и без того мутное и тяжелое состояние, превращая легкую ломоту в висках в головную боль.
Перевернувшись на другой бок третий раз за пару минут, Полина не выдержала и встала с кровати. В аптечке, точнее, в жестяной коробке из-под датского печенья, не было ничего лучше анальгина. Пришлось разжевать пару таблеток и запить их выдохшейся газировкой из холодильника, чтобы хоть так смыть вяжущий горький вкус с языка.
Внизу, под окнами, расположилась новенькая детская площадка. Огромный современный комплекс из горок, лестниц, веревок, домиков, песочниц и качелей. Даже баскетбольные щиты и футбольные ворота установили. Еще совсем недавно на этом месте был пустырь, разбитый шинами припаркованных на нем автомобилей. Во время затяжных дождей он превращался в натуральное непролазное болото, радуя обутых в резиновые сапоги детей и раздражая их матерей. Сейчас же земля была выровнена, присыпана гравием, кое-где расстелен симпатичный и приятный для глаз искусственный газон, а вся территория обнесена невысоким забором.
Построили детскую площадку очень быстро, просто феноменально быстро для их вечно спящего городка. Еще две недели назад, когда она уезжала в командировку, за окном была только грязь и больше ничего. Полина по праву могла гордиться своей ролью в благоустройстве двора. Если бы знала об этом, конечно. И если бы ей было хоть капельку интересно.
На то злосчастное собрание еще в самом начале марта ее затащила Ольга Николаевна — излишне активная дворовая пенсионерка и соседка по площадке. Жильцов двух других квартир Полина видела в лучшем случае раз в месяц и молча кивала при встрече. Ольга Николаевна же словно специально ее подстерегала то у подъезда, то на лестнице, а то и в небольшом магазинчике на углу. Да она даже знакомиться притащилась (с тарелкой горячих пирожков, как полагается), когда Полина еще не успела толком перевести дух после переезда и разобрать самые необходимые вещи. Продержаться пару дней без добрососедского разговора с ней было большой удачей.
— Полиночка! — на весь двор закричала тогда Ольга Николаевна, а Полина, старательно отворачиваясь в другую сторону, прибавила шагу. У нее наушники и она ничего не слышит.
Но соседка оказалась упорной: она добавила не только громкости, а еще, кажется и визгливости, и ее очередное звонкое:
— Полиночка! — слышал не только их двор, а и пара соседних.
Когда и это не помогло, Ольга Николаевна кинулась ей наперерез, живо напомнив тех пенсионерок, что жалуются на ревматизм и больные ноги, сидя на остановке, а потом с агрессивностью бывалого игрока в регби штурмуют автобус и пробиваются к единственному свободному месту в середине салона. Полина невольно отшатнулась, хотя вряд ли щупленькая старушка собиралась останавливать ее силовым захватом, поморщилась, но почти сразу же мягко улыбнулась:
— Добрый вечер, Ольга Николаевна. Что случилось?
Все-таки профессиональная привычка быть вежливой — большое дело. Ну, и немножко лицемерия тоже.
Она отлично знала, что случилось. Объявление о собрании жильцов, посвященном благоустройству дворовой территории, висело на дверях подъезда уже неделю. Один раз листок сорвали, но спустя всего пару часов появился другой, приклеенный широким скотчем со всех четырех сторон. Наверняка постаралась Ольга Николаевна или кто-то из подружек. Потом еще и напоминание бросили в почтовый ящик. Полину клумбы и парковочные места — или что там еще обсуждала группа, собравшаяся возле одинокого фонаря в центре двора — и раньше мало интересовали, а в данный момент было совсем не до них. У нее отчет горит, и вечер расписан по минутам. Так что присоединяться к активистам она не собиралась.
Только у Ольги Николаевны были другие планы: она ловко ухватила Полину за рукав пальто и, вещая о том, как мало соседей проявляют сознательность и какие замечательные ответственные люди жили в ее прошлом доме, уверенно потащила ее в сторону собрания. «Вот и валила бы в свой старый дом», — разозлилась Полина. Наверняка это какая-нибудь разваливающаяся хрущевка, полная пенсионеров, которым до всего есть дело. И меньше всего хотелось, чтобы вот такие люди, вроде Ольги Николаевны, наводили порядки в их современной и почти элитной новостройке. Да и не отбиваться же было от нее на глазах у всех. А народ уже забыл про дела и откровенно таращился на них. Кое-кто, как показалось Полине, даже с сочувствием. Но все равно мерзкая ситуация.
Обсуждали, как выяснилось, детскую площадку. С местом уже определились: тот самый пустырь с другой стороны дома, там солнца больше и просторней. Споры начались из-за денег. Полина в них не вмешивалась, только молча поражалась, как небедные вроде люди жмутся из пятисот рублей. Громче всех возмущалась Ольга Николаевна, которая еще неделю назад хвасталась заботливым сыном Коленькой, который ничего не жалеет для матери. Наверное, так оно и было. Ольга Николаевна никак не походила на тех несчастных старушек, что пересчитывают мелочь на хлеб и молоко возле кассы супермаркета. Но, видимо, желание сэкономить копейки и некое скопидомство в советских пенсионерах неискоренимо. Да и в большинстве других людей тоже.
«Игровая площадка, несомненно, нужна, но… Мои дети уже вышли из этого возраста. А у меня детей вообще нет. Когда приходят внуки, я гуляю с ними в парке. И ведь к нам обязательно будут ходить из других домов и все сломают. А может, столяр из домоуправления сам сделает что-нибудь попроще?» И еще миллион оправданий собственной жадности.
— А может, просто вынесем ночью кучу песка с соседней стройки? — не выдержала Полина и зло добавила: — В нем можно будет бесплатно лепить куличики.
Она, в конце концов, не на совещании у генерального, где нужно следить за каждым словом. И это, черт возьми, даже приятно. На нее снова все смотрели: кто-то удивленно, кто-то смущенно, кто-то понимающе. Но к взглядам так уж точно не привыкать. Да и легкое, но вполне ощутимое волнительное предчувствие победы ни с чем не спутать. Это словно докладывать об отличных результатах проекта, в успешную реализацию которого никто никогда не верил.
— У меня, к сожалению, срочные дела, — Полина достала из кошелька деньги и отдала Ольге Николаевне, которую буквально десять минут назад выбрали ответственной за сбор средств, чисто из-за отсутствия других желающих.
— Это мой взнос на детскую площадку. Надеюсь, мы, — невольно голосом она выделила это «мы» так же, как часто делала, объясняя задачу своим подчиненным, — сделаем что-то приличное.
Она была уверенна, что никто сейчас не собирался реально собирать деньги. Что ее поступок сплошная показуха и игра на публику. Что многие сочтут ее выскочкой. Да и ладно.
— До свидания.
В этот раз останавливать ее никто не собирался. Ольга Николаевна растерянно крутила в руках две пятитысячные купюры, остальные молчали, по крайней мере, до тех пор, пока Полина не вошла в подъезд.
Через десять дней, когда Полина вернулась из командировки, Ольга Николаевна, поймала ее у лифта и с восторженным придыханием сообщила, что строительство площадки теперь дело решенное. Что актив дома решил не экономить. Что у Кирилла из семьдесят второй — у него еще жена такая симпатичная и приветливая и две девочки-близняшки — нашлись какие-то связи в администрации, и часть средств им теперь компенсируют за счет социальной программы поддержки детства. Что она сама уже видела несколько проектов, там все такое яркое и красивое. Что… А потом наконец подъехал лифт.
Сейчас детский городок был пуст. Только на одних качелях, стоящих в тени чуть в стороне от основного комплекса, сидела девочка. Она качалась медленно, осторожно отталкиваясь ногами от земли и тормозя пятками, когда сидение оказывалось слишком высоко. Каждое движение вперед и назад сопровождалось протяжным скрипом, звучащим в рваном ритме. Видимо, их недавно установили и не до конца настроили, решила Полина. Не смазали или что-то такое.
Но это не отменяло того факта, что маленькой девочке — на вид ей было лет шесть или семь — не место во дворе далеко за полночь. Наверняка где-то рядом, на скамейке сидят ее родители или горе-мамаша и пьют пиво или еще какую-нибудь дрянь в компании таких же идиотов. Первые по-настоящему теплые дни и долгие майские выходные располагали к такому времяпрепровождению. Совсем недавно кто-то пьяно орал под окнами. Может, как раз они. Нормальные люди ночью с детьми гулять не пойдут. Может быть, и права была Ольга Николаевна: благоустроенная территория притягивает асоциальных личностей, они тоже любят комфорт.
Полина еще немного посмотрела в окно, раздумывая, не закрыть ли его совсем. Но ночная свежесть оказалась приятней жаркой духоты квартиры, которая к утру станет нестерпимой. К тому же то ли анальгин подействовал, то ли просто усталость взял свое, но скрип казался теперь почти убаюкивающим, и заснула она сразу же, как только голова коснулась подушки.
Следующей ночью девочка появилась снова. Полина, увлекшись отчетом о командировке, который нужно сдать сразу после выходных, заметила это далеко не сразу. В три ночи скрежет качелей во дворе стал еще громче. Она кинула в кофе пару кусочков сахара, подула на него и вышла на балкон кухни с кружкой в руках.
Девочка так же, как и вчера, неторопливо раскачивалась и болтала ногами. Ее яркое розовое платье светлым пятном выделалось в черноте двора. Странный выбор для ночной прогулки, да и вообще для прогулки. Зато еще одно подтверждение, что в семье у девочки не все благополучно. Платье даже с высоты двенадцатого этажа выглядело не просто дешевым, а откровенно устаревшим. Не старым, наоборот, удивительно чистым и опрятным, а именно устаревшим. Такие носили во времена ее детства: блестящая синтетическая ткань, ядреный кислотный цвет, дебильные оборки по подолу и воланы на рукавах. Отсюда было не видно, но Полина готова была поспорить, что на правом кармане есть небрежная и кривая, с торчащими нитками вышивка какого-нибудь диснеевского героя. Ее бабушка даже в те далекие времена, когда такой наряд было мечтой почти каждой девчонки, назвала бы его безвкусным и вульгарным. И уж тем более не позволила бы внучке его надеть. А сейчас ни один родитель не сочтет такое платье нарядным и красивым.
Кофе совсем незаметно закончился, а Полина все продолжала смотреть на девочку внизу, словно зачарованная ее мерным движением. Зубы стукнули об ободок кружки, Полина удивленно заглянула в нее и, запрокинув голову, допила последние капли. С балкона двор было видно лучше, но родителей девочки нигде не наблюдалось. Все скамейки, установленные по периметру площадки, были пусты. Может, они в темной арке? Подальше от любопытных глаз. Но почему их тогда не слышно? Не слышно вообще ничего, кроме скрипа качелей.
Полина подумала, что стоит вызвать полицию. Ребенок глубокой ночью один на улице — это не дело. Но девочка не выглядела напуганной или потерянной. Привыкла, скорее всего. Просто ждет. И Полина решила не вмешиваться. А когда на следующий вечер девочка не появилась, сделала вывод, что поступила правильно.
Девочки не было почти месяц. Последние недели на работе выдались очень напряженными: они начинали новый проект с крупным заказчиком, и Полина часто в прямом смысле приползала домой в районе полуночи и сразу валилась спать. Потом она на несколько дней ездила с отчетом в головной офис, а оттуда — сразу на дачу к родителям. В воскресенье она отказалась от предложения отца отвезти ее домой на машине и уехала на вечерней электричке. Город встретил ее противно моросящим холодным дождем, а где-то вдалеке ленивыми перекатами ворчала так и не начавшаяся гроза.
Полина вылезла из приятно согревающего душа, открыла ноутбук, чтобы просто расслабиться, а не поработать, и замерла, напряженно прислушиваясь. Через приоткрытое окно с улицы доносился уже знакомый скрип. Гладкие бока пластиковых горок и цветные скаты крыш мокро блестели в свете фонарей. По подоконнику стучали редкие капли дождя. А девочка качалась на качелях. Все в том же легком розовом платье.
Полина поежилась: она даже в ветровке замерзла, пока шла от автобуса до дома. Чем думают ее родители? Сырые волосы девочки прилипли ко лбу и щекам и из светло-пшеничных превратились в темные. На ногах были летние открытые сандалики, тоже розовые. Когда девочка отталкивалась носками от земли, ее ступни попадали в небольшую лужу под качелями и наверняка были уже давно мокрыми.
Нет, это уже никуда не годится. Как можно гулять в такую погоду? Полина отошла от окна и долго рылась в сумке в поисках телефона. В этот раз она точно позвонит. Как там набрать полицию с мобильника? Качели последний раз жалобно скрипнули и замолчали. Полина снова вернулась к окну, держа в руках телефон, но во дворе никого не было. Свет фонаря отражался в лужах. Медленно и бесшумно раскачивались пустые качели.
Когда она легла спать, качели заскрипели снова. Мысль встать и посмотреть, что там, растворилась в полудреме, не успев толком оформиться.
На следующее утро Полина впервые за много лет проспала на работу, проснувшись от нервной трели телефона. Сон был беспокойным и обрывочным. Не сон даже. Воспоминание. Не забытое, просто надежно спрятанное.
«Этого не может быть», — повторяла она, чистя зубы.
«Не может быть», — билось в голове, пока она тщетно пыталась затолкать в себя пару ложек йогурта.
«Это не она», — выстукивали ритм колеса трамвая.
«Так не бывает», — помотала она головой и испуганно вздрогнула от вопроса начальника, принявшего это движение за замечание к его словам.
Зойку похоронили в таком же платье. Поэтому оно и казалось знакомым. А на правом кармане был вышит утенок. В дурацкой синей кепке, как бельмо на розовой ткани. Зойка платьем очень гордилась, болтала про него постоянно и днем, когда ее родителей не было дома, выходила в нем во двор и просто стояла, боясь испачкать или порвать.
На похоронах, точнее, просто у гроба, стоящего возле подъезда, Полину платье совсем не интересовало. Она думала только о том, что нет крови. Ни в волосах, ни на щеке, ни на губах. Словно и не было ее там никогда. Может, она даже вся вытекла. И хорошо, что рот у нее закрыт. Потому что там… там… От воспоминаний тогда закружилась голова, и бабушка, почувствовав неладное, быстро увела внучку домой.
«Это бред», — окончательно решила Полина к концу рабочего дня. Игры подсознания, переутомление, усталость, стресс. Неожиданное совпадение, обострившее неприятные детские воспоминания. Да что угодно. Но точно не фильм ужасов в реальной жизни. В ее правильной и идущей по четкому плану жизни.
Так не бывает.
Поздним вечером, когда качели заскрипели снова, к окну она даже не подошла. Зато нашла сайт домоуправления и подала заявку на ремонт. Раз уж шум с улицы больше никому не мешает, то придется ей самой с ним разбираться. Через три дня пришло уведомление о выполнении работы. Только ночью качели опять скрипели, протяжно и почти печально. Обвинительно.
После этого они скрипели уже каждую ночь. Металл скребся о металл раздражающе неприятно, до мурашек, иногда так пронзительно, что замирало сердце. Полина теперь стабильно ложилась спать раньше полуночи, пока с баскетбольной площадки во дворе еще раздавался успокаивающий стук мяча об асфальт и крики играющих подростков. Надо компенсировать длительный недосып и войти в рабочий ритм, успешно убеждала она себя. Только просыпаясь глубокой ночью, когда качели скрипели особенно сильно, она лежала, зажмурившись, и физически ощущала, как тает эта уверенность.
Просто лето.
Каникулы.
И дети гуляют долго.
Выход нашелся неожиданно вместе с накрывшей город июльской жарой. Двое рабочих заканчивали установку кондиционера, громыхая инструментами в комнате, а Полина стояла на балконе, смотрела на детский городок внизу и думала, что открывать окна теперь вообще не нужно. Современные стеклопакеты отлично изолируют от уличного шума.
Большие качели во дворе пустовали. Ранним вечером, когда полуденный зной сменился, наконец, более комфортной для жизни температурой, на площадке было очень оживленно и даже суетливо. Дети бегали, кричали, смеялись. Качались на качелях. На других качелях. Их было еще три: новые, ярко-красные, с удобными и безопасными пластиковыми сидениями, где маленького ребенка можно пристегнуть. Они поднимали высоко вверх и совсем не скрипели. Вокруг в ожидании своей очереди толпился народ.
Полина, пожалуй, впервые по-настоящему посмотрела на игровой комплекс при свете дня. Эти чертовы качели заметно выделялись на фоне всего остального. Даже просто по цветовой гамме: они были темно-синими, в отличие от других желто-красных конструкций. Сидение из выгнутых стальных труб было выкрашено в тот же цвет и, кажется, краска уже местами облезла. Несмотря на отсутствие детей, земля под качелями была сильно вытоптана, до ямы, которая в дождь собирала воду. Как они вообще здесь оказались?
Кондиционер бесшумно гонял холодный воздух по квартире, окно было закрыто, и в комнате наконец установилась блаженная тишина. Делать ничего не хотелось: просто сидеть и не слышать ни звука — уже прекрасно. Но позже в темноте где-то на самой границе слуха, скорее угадываемый, чем полноценно существующий снова появился скрип. Не было ни завывания автомобильных сигнализаций, ни рева гоняющих по проспекту мотоциклов, ни громких голосов полуночных компаний. А качели продолжали скрипеть.
Скрип проникал через вентиляционные каналы, просачивался сквозь кирпич, отдавался легкой вибрацией в стеклах. Он менял частоту, чтобы намертво врасти в мозг. Чтобы звучать внутри и тогда, когда ладони прижаты к ушам так сильно, что на коже остаются красные следы.
— Прекрати!
Собственный голос резанул по нервам.
Полина скорчилась, забившись в угол кровати, и, беззвучно шевеля губами, словно мантру, повторяла это «Прекрати», только еще больше пугавшее, и уже не пыталась бороться накатывающей истерикой.
Вперед, высоко-высоко, замирая не мгновенье в верхней точке, когда перед глазами только небо.
Металлические петли над головой визгливо скрипят, толкая качели в другую сторону.
Назад, опять зависая вверху. От невесомости перехватывает дух, а пальцы сильнее впиваются в холодные перекладины, чтобы не дать случайно соскользнуть с сидения.
В механизме что-то лязгает, дергается, скрежещет, и качели на скорости несутся к земле.
Снова и снова. Как тогда в детстве.
Главное, решиться, разжать пальцы, оттолкнуться посильней на излете — и прыгнуть, зарывшись ногами и ладонями в кучу нагретого солнцем песка.
— Будешь? — Полина поскакала на одной ноге, вытряхивая песок из левой сандалии, и ловко остановила движение качели.
— Неа, — испуганно помотала головой Зойка.
— Трусиха, — презрительно сказала Полина, в десятый уже раз с разбегу запрыгнула на сидение и оттолкнулась от земли, раскачивая качели.
Зойка глупо и одновременно счастливо улыбалась, как будто ее только что не обозвали, а похвалили. Она всегда так, словно не от мира сего. Ненормальная. Странная. Кретинка. Дурочка. Как только не дразнили ее ребята во дворе. За эту ее вечную улыбку. За постоянное таскание за кем-нибудь хвостиком. За не так давно выросшие непропорционально большие передние зубы, делающие ее маленькое узкое лицо похожим на мультяшного бурундука. Да даже за имя: так же только старых бабок зовут. Обижать сильно не обижали. Ну так, разве что конфету отберут последнюю или с горки сгонят, чтобы не мешалась. Но серьезно— нет. Жалкая она была, забитая.
Тем летом детей в их дворе почти не осталось, разъехались все по деревням и лагерям. Полина и сама через неделю должна была ехать на море с родителями и пребывала в волнительном предвкушении. Даже прицепившаяся к ней Зойка не могла испортить настроения. Да и какая-никакая, а компания.
Качели были огромными, скрипучими, ужасно старыми и стояли на пустыре между гаражами и забором пожарной части. Чтобы попасть к ним, нужно было пробраться через заросли колючего шиповника. Кто установил детскую игрушку не во дворе, а во всем забытом углу, неизвестно, но они так и манили к себе местную ребятню. Альтернативой им была только развалившаяся песочница, но Полина в свои почти девять выросла из таких развлечений. Это вон семилетней Зойке — как раз, она на качелях даже качаться боится, не то, что прыгать. Так и стояла возле опоры, отковыривая с нее пластинки отслаивающейся краски. Вся земля перед ней была ими усыпана. А пальцы в ржавчине.
— Да давай, это не страшно, — снова подразнила Полина. Было так смешно, когда Зойка испуганно таращила свои большие глаза и отходила подальше. — Чего ты, как маленькая?
Она не виновата.
Она была всего лишь глупым ребенком.
Не виновата.
Не она.
— Ты слышишь? — всхлипнула Полина в подушку, а потом вдруг заорала так громко, что даже горлу стало больно: — Слышишь?!
Качели продолжали скрипеть то ли на улице, то ли в ее голове. Она не смогла бы сейчас определить. В темноте она подошла к окну и посмотрела вниз. Девочка раскачивалась уже сильней, взлетая высоко над землей, так что растрепанные тонкие волосы разлетались во все стороны от ветра.
У девочки теперь было имя.
Зойка.
Оно никак не вписывалось в реальную жизнь успешной молодой женщины, начальника отдела в филиале крупной международной компании, карьеристки и трудоголика. Человека, у которого завтра прямо с утра очередное совещание по проекту, вздрючка от генерального директора, а вечером ужин с родителями.
Не вписывалось.
Но было.
— Тебя нет, — покачала головой Полина, отступила и, схватив подушку, запустила ее в окно: — Тебя нет!
Следующим полетел ежедневник, ударился о стекло и рассыпался листами по подоконнику. Потом телефон, рикошетом отскочивший от рамы и упавший на подушку. В ладонь удобно легло тяжелое каменное пресс-папье, которое точно разбило бы окно. Полина замахнулась, но остановилась в последний момент. Растущий гнев достиг своего предела и лопнул, оставляя пустоту и тоску.
Девочка все еще сидела на качелях, но в комнате теперь было тихо.
Утром Полина резко и невежливо пресекла монолог Ольги Николаевны о соседе с десятого, который целыми днями что-то сверлит. Днем наорала на офигевших от такой перемены подчиненных. Вечером через силу улыбалась, ковырялась в тарелке с лазаньей, которую мама приготовила специально для нее, невпопад кивала, слушая отца, и злилась.
Им хорошо. Они ничего не знают. А если она расскажет, то решат, что она сходит с ума. Она и сама так думает. Уже сошла. И ей пора к психиатру.
Неожиданная мысль из истеричного потока сознания показалась вдруг здравой. Может и правда? Не к психиатру, к психологу. Ведь проблема определенно в голове, в прошлом, в воспоминаниях. Ничего в этом плохого нет, она современный продвинутый человек, в конце концов, а за границей личный психолог — обычная практика.
«Сорокина Ирина Александровна.
Кандидат психологических наук».
Строгая табличка на дверях заставила остановиться.
А вдруг глупость? Полина была полностью уверена в правильности данного шага ровно до тех пор, пока не позвонила и не записалась на прием. На восемнадцать тридцать в следующий вторник. Но вместе с новой записью в ежедневнике появились и сомнения. Она не представляла себя раскрывающей душу постороннему человеку и участвующей в откровенном разговоре. Да еще каком разговоре. Как в голливудском кино. Не выйдет ничего из этой затеи. И пытаться не стоило.
Это была сделка с самой собой и с судьбой. Если она не готова даже на такую малость, значит бороться вообще бессмысленно. Надо просто шагнуть через порог и все будет хорошо. Обязательно. Иногда достаточно и призрачной надежды.
Кабинет психолога, и правда, был похож на множество тех, что показывают в фильмах: спокойная уютная обстановка, приглушенный свет и тишина, располагающие к доверительно беседе. Неудивительно, учитывая, сколько стоит один час приема. Не районная поликлиника.
Начать разговор оказалось легко. Закрыть глаза и говорить, говорить. О вечном напряжении на работе, о бессонных ночах перед совещаниями, о бесконечных разъездах, о постоянной ответственности, о желании быть лучшей, о завышенных требованиях к себе, о хронической усталости, грозящей перерасти в депрессию. Где-то рядом, бок о бок со всем этим шла девочка, качели, долгие мучительные ночи в наушниках и двойная доза снотворного. Но Полина не могла произнести это вслух. Прямо заявить о своем сумасшествии.
Это ненормально.
А она нормальная.
Все ответные слова психолога, наверное, полезные любому другому, прошли мимо. Про отдых она и сама знала, а все остальное неважно. Важна лишь девочка. Но это только ее проблема и ничья больше. Обмануть себя не получилось.
Ночью качели скрипели особенно громко. Горько и протяжно. Впервые доведя до слез, не приносящих облегчения.
Даже родители ничего не знали.
И не узнают никогда.
Она не виновата.
За двухмесячную стажировку в Германии Полина ухватилась двумя руками. Это был не просто еще один шаг к повышению, почти гарантированному, иначе на нее не стали бы тратить время, но и шанс вырваться из ада, в который превратилась ее жизнь. Это даже лучше, чем отпуск, в который ее настойчиво отправляла мама. В отпуске было бы слишком много свободного времени и мыслей. Не самая нужная вещь в ее состоянии. Весь август и сентябрь она наслаждалась тишиной. Просто приходил вечером из офиса в гостиницу, падала на кровать и лежала. Без дополнительной работы, без телевизора, кино, музыки и почти без Интернета. Только редкие звонки по скайпу родителям. Никогда еще безделье не было так прекрасно.
Возвращение стало кошмаром. Подготовиться к нему оказалось невозможно. Затаенная надежда, что все закончилось и станет как прежде, была жестоко разбита в первый же вечер. Полина услышала скрип качелей сразу, как только вошла домой после аэропорта, не успев даже запереть дверь. Папа, проверявший квартиру в ее отсутствие, оставил окно на микропроветривании, и звук плыл по комнате, чувствуя себя полноправным хозяином. Он жил в каждом углу, в каждом шкафчике, в каждой коробке и в каждой чашке на кухне. Он был везде.
Полина устало опустилась на сумку прямо возле входных дверей. Черное отчаяние и полная безнадега опутали ее плотным коконом, выбраться из которого было невозможно. Да и не хотелось.
Темнело теперь гораздо раньше, а затяжные осенние дожди быстро выгоняли детей с площадки. Оставалась на ней только девочка. Она качалась на качели, и при каждом движении ее ноги по щиколотки погружались в глубокую лужу, поднимая волну. Мокрые волосы неряшливо облепили лицо, а вот платье оставалось абсолютно сухим. Полина могла часами стоять возле окна и просто смотреть.
Вверх — раз.
Вниз — два.
Вверх — три.
Вниз — четыре.
— Чего ты как маленькая, — повторила Полина, отряхивая коленки от песка. От бесконечных прыжков они все были в тонких царапинах и ссадинах. Мама с бабушкой опять будут недовольны.
— Я не маленькая, — надулась Зойка.
— Маленькая. Слабо прыгнуть, так и скажи.
Зойка закусила губу, сдерживая обиду, и ее большие зубы некрасиво торчали.
— Ну, слабо же?
Она тяжело вздохнула и полезла на высокое сидение. Полина рассмеялась и подтолкнула качели, а когда Зойка ойкнула и испуганно вцепилась в перекладины, толкнула еще сильней, с разбега. Качели взмывали теперь высоко-высоко, почти до неба.
— Прыгай, — поторопила Полина, но Зойка помотала головой.
Качели начали останавливаться, и пришлось раскачивать их еще раз.
— Прыгай, давай! — Полина нетерпеливо приплясывала на месте, предвкушая свой следующий прыжок и незабываемое ощущение полета. Дернуло же связаться с этой трусихой. — Ну?!
— Прыгай!
Зойка зажмурилась и подалась вперед, но в последний момент передумала и снова заползла поглубже на сидение.
— Прыгай!
Зойка взвизгнула и наконец прыгнула, смешно взмахнув руками.
Только не тогда, когда качели взлетали вверх впереди, а когда уходили назад. До кучи песка она не долетела, плюхнулась гораздо раньше, проехалась по острому гравию, в кровь обдирая ладони и колени. Вскочила она мгновенно и повернулась к Полине с выражением абсолютного счастья на лице и широкой улыбкой. Такой, без привычного налета безучастности и дебилизма, Зойка была даже симпатичной.
— Стой! — до Полины вдруг дошло, что сейчас произойдет.
Но было уже поздно.
— Я пры…
Массивное сидение качелей, сделанное из толстых металлических трубок, ударило Зойку по голове, прямо в основание черепа, подкинув легкое тело вверх, толкая к куче песка.
Полина отчетливо слышала, как щелкнули зубы Зойки. Громко и звонко. Так щелкают челюсти у злого волка в мультике. Сам удар был глухим, словно не настоящим. А вот зубы… Звук этот долго еще стоял в ушах и снился потом в кошмарах.
Зойка лежала неподвижно, уткнувшись лицом в песок. Светлые волосы стали красными и прилипли к шее. Полина коснулась ее плеча и осторожно потрясла. Потом потрясла сильней и, уже всхлипывая, потянула на себя и перевернула ее на спину. Белки открытых глаз покрылись пятнами от лопнувших сосудов. Губы были в крови, она стекала по щеке и подбородку.
На следующий день Полина слышала, как, понизив голос, бабушкина подруга рассказывала, что крови вокруг натекло просто море, огромная лужа. И бедная девочка откусила себе кончик языка. Полина его даже видела среди красных пятен на песке, только не поняла, что это такое. Зато ночами фантазия дорисовывала чудовищные подробности.
Тогда было страшно. Просто невозможно страшно. Ей казалось, что она никогда уже не сможет пошевелиться, что сердце сейчас остановится, и она тоже умрет прямо здесь. Упадет на Зойку. И испачкает новую футболку.
Ее никто не видел, не встретился по дороге, а сама Полина плохо помнила, как добралась до дома и в слезах заснула на диване. Когда она проснулась, родители уже пришли, и папа, как мог осторожно, сказал ей про Зойку. Она снова захлебывалась плачем, хотела честно рассказать, что она не виновата, но никак не получалось.
Она не виновата.
Не виновата.
Не виновата.
В начале ноября резко похолодало. Лужу под качелями затянуло льдом, а к утру площадку занесло первым снегом. Он валил весь день. Не сырой и липкий, как обычно осенью, а пушистый и легкий, зимний.
Полину сегодня отстранили от ее последнего проекта. За месяц работы над ним дело так и не сдвинулось с места. Ей было все равно. Она равнодушно сгребла со стола все бумаги и передал своему заму. Даже удачи пожелала. Он посмотрел на нее как-то странно и молча кивнул. Но этого она тоже не заметила.
Ветер заметал снежинки в приоткрытое окно, и они таяли на подоконнике.
Девочка в летнем розовом платье качалась на качелях.
Они скрипели жалобно и певуче.
Их скрип складывался в слова. Сначала Полина думала, что просто показалось, а теперь была полностью уверена и удивлялась, как не замечала раньше.
Качели просили прыгнуть.
Торопили визгливо и хрипло. Уговаривали протяжно и печально.
Надо было сделать, как они хотели. Зойка же тогда не струсила.
Полина полностью распахнула широкую створку окна.
Вверх — раз.
Холодный ветер щекотал кожу и трепал волосы, словно она неслась ввысь на качелях.
Вниз — два.
Снег внизу такой же мягкий, как песок в детстве. И неважно, что он холодный, а не горячий.
Вверх — три.
Под босыми ногами пустота двенадцати этажей. Так высоко она еще не качалась.
Вниз — четыре.
Прыгай!